На Прощеное воскресенье 2000 г. по православному календарю папа Римский опубликовал обращение с просьбой о прощении грехов, совершенных католиками на протяжении веков. “Как преемник Петра, — говорится в его послании Incarnationis Mysterium (Таинство воплощения), посвященном “великому юбилею” 2000 г., — я призываю, чтобы в этот год милости Церковь, сильная в святости, которую она получает от своего Господа, склонилась пред Богом и испросила прощения за прошлые и настоящие грехи ее сынов и дочерей… Христиане призваны к признанию совершенных ими грехов перед Богом и перед теми, кому они нанесли обиду своими действиями… Пусть они сделают это, не ожидая каких-либо ответных действий… Все мы, хотя и не несем личной ответственности и не предрешаем суда Божия, Который один знает каждое сердце, несем груз грехов и ошибок наших предшественников”. В числе особых деяний, в которых кается папа, — крестовые походы и испанская инквизиция. Он также признает, что католики были несправедливы к национальным и религиозным меньшинствам, особенно к евреям, к женщинам и к народам Третьего мира.

Прежде всего, следует сказать, что если речь идет о личных грехах, совершенных против нас лично, то мы не только должны простить просящего о прощении, кто бы он ни был и какую бы веру он ни исповедовал, или же не исповедывал бы никакой веры, но мы должны простить его прежде, чем он испросит прощения: христианин должен немедленно простить “от сердца” всякого, кто нанес ему обиду. Это необходимое условие нашего спасения. Ибо “если не будете прощать людям согрешения их, — сказал Господь, — то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших” (Мф. 6, 15).

Можем ли мы простить личные грехи, совершенные не против нас лично. А против наших предков? Может ли, например, православный англичанин простить благословение папы на вторжение в Англию в 1066 г., следствием которого была гибель 20 % ее населения и полное уничтожение английской православной культуры? Может ли православный грек простить разорение Константинополя во время четвертого крестового похода в 1204 г.? может ли православный русский простить преследования католиками русских в XVI—XVII вв. или поддержку, оказанную папой революции 1917 г.? Может ли православный серб простить гибель 750000 сербов от рук гонителей-католиков в 1941 г. в Хорватии?

Это более сложный вопрос, требующий более обстоятельного ответа. С одной стороны, поскольку прежде всего пострадали именно наши предки, до и прощать надлежит им, а не нам. А если среди пострадавших были умершие без прощения своих врагов, то мы можем лишь молиться о прощении как их самих, так и их гонителей.

Но, оставив в стороне психологические соображения, можем ли мы требовать покаяния за грехи, совершенные против наших предков? Ответ на этот вопрос зависит от ответа на следующий: каким побуждение вызвано такое требование покаяния? Если желанием унизить противника или каким-то образом отомстить ему, тогда ответ будет отрицательным, ибо “Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь” (Рим. 12, 19). Если же нами движет любовь к справедливости, тогда ответ должен быть положительным, ибо любовь к справедливости естественна для человека, созданного по образу правосудного Бога. Действительно, по св. Иоанну Лествичнику, “Бог называется как любовию, так и правотою”. Таким образом, желание справедливости, если оно не смешано с какою-либо греховной страстью, является благим и достойным чести. Это видно даже из тех слов, которые могут на первый взгляд показаться кровожадным воплем душ под жертвенником, изображенных в Апокалипсисе: “Доколе, Владыка Святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?” (Откр. 6, 10). Ибо они “вопиют такие слова, — говорит английский православный св. отец Беда Достопочтенный, — не из ненависти к врагам, но из любви к справедливости”.

легко отнестись к этому скептически и даже цинично. И в самом деле, для скептицизма есть весьма прочные основания. Папа остается потенциальной угрозой для спасения миллионов православных христиан, добавив в последнее время к своим многим вероучительным грехам ересь экуменизма. Он обещал своей церкви юбилейный подарок к 2000 г.: объединение с православными — подарок, который для православных означал бы духовную смерть и который, как это ни печально, подавляющее большинство из них уже приняли. Более того, покаяние папы исключает то самое, что является наиболее важным для православных: покаяние не столько в личных грехах римо-католиков, сколько в ересях римского католицизма.

“Я, папа Иоанн Павел, хотел бы испросить прощения у всего мiра за распространение моего лукавого и пагубного вероучения, именуемого римским католицизмом.

Среди ересей, от которых я желаю отречься — ересь Filioque, разрушающая богословское понимание Троицы. Я также желаю отречься от следующих ересей:

Перечень подобных злодеяний включает в себя инквизицию, когда неповинных людей сжигали у позорного столба, что свидетельствует о моем нехристианском отношении к людям; крестовые походы. Которые разорили столицу православной Византии Константинополь; вторжение и завоевание Америки, в результате которого там по моему благословению были уничтожены две основные самобытные цивилизации; убийство путем расчленения св. мученика Петра Алеута, православного христианина, пострадавшего в Сан-Франциско от рук моих монахов-иезуитов, потому что он не желал обратиться в мою гнусную веру; и в нашем столетии — благословение моего предшественника Пия XII на насильственное обращение в Хорватии, во время которого 800000 православных были убиты, так как они не желали обращаться и подчиняться моей папской власти.

Примерно такой перечень грехов требовался бы от папы, если бы его просьба о прощении соответствовала православному мiровоззрению. А поскольку настоящее заявление папы весьма далеко от этого, то трудно спорить с теми, кто видит в этой акции просто политическую уловку, очередной ход в экуменической игре, новую тактику в юбилейных попытках папизма вовлечь православных в ложный союз с собой.

Здесь необходимо вернуться к различию между личными грехами и грехами против веры. Мы имеем право и обязаны простить личные грехи, совершенные против нас, даже если обидчик не просит прощения. Но грехи против веры остаются не прощенными до тех пор, пока согрешивший полностью не отречется от этих грехов. И пока он не отрекся от них, никакая земная власть не может простить его. Ибо грех против веры есть по преимуществу грех — грех не против человека, а против Бога, — являясь по существу богохульством, утверждением, что Бог является лжецом в Своем свидетельстве о Себе Самом. В отношении таких грехов в особенности верны слова Давида: “Тебе единому согреших” (Пс. 50, 4). И если еретик согрешает против единого Бога, то только Бог может простить его.

Иллюстрацией того, когда анафема может или не может быть снята, является торжественное снятие анафем на учение о Filioque и на папизм патриархом Афинагором и Константинопольским синодом в 1965 г. Стало ли теперь Filioque частью апостольского и святоотеческого предания и пребывает ли оно ныне в полном согласии с православным богословием? Отказалось ли папство от защиты Filioque и отреклось ли оно от других заблуждений, таких как учение о главенстве и непогрешимости папы, о тварной благодати, о заслугах, а также от рационализма? В обоих случаях ответ отрицателен. Анафема на Filioque, также как анафема на другие заблуждения латинян, никогда не может быть снята. Поскольку папство и его последователи не признали, что те анафемы били правильны, на приняли Православие, то и анафема на них снята быть не может. Все, кто поддерживают верования латинян, или предпочитают такие верования учению Церкви, или полагают, что Церковь ошиблась в осуждении этих верований, сами подпадают под анафему: ведь снятие анафемы демонстрирует веру в то, что Церковь ошиблась, провозглашая ее. Только если они возвратятся к Господу, данная анафема моет быть с них снята…”

примечательно, что впервые паписты стали просить прощения у “разделенных братьев” (православных), у иудеев и у прочих в то самое время, когда они приняли ересь экуменизма — в эпоху Второго Ватиканского собора в 1960-е гг. Это позволяет предположить, что существует тесная связь между экуменизмом и ложным пониманием прощения.

Часто говорят, что сущность экуменизма состоит не в каком-либо частном еретическом учении, а в ложном понимании самой ереси. Один рецензент книги об англиканской реформации однажды написал в англиканском журнале Church Times, что подлинная ересь состоит в той идее, что существует самая ересь как таковая. Суть же состоит в том, что если не существует ересей, то не существует и истины. Конечно, экуменисты, как и все прочие, могут быть ревностны в отношении истины в вопросах, не касающихся богословия. Только когда дело касается Божественной истины, истины о Боге, тогда они внезапно становятся на удивление безразличны, тем самым подтверждая истинность апостольских слов: “они не приняли любви истины для своего спасения” (II Сол. 2, 10).

Но это лишь одна сторона вопроса. Экуменизм являет также и поразительное равнодушие к справедливости. Опять же, экуменисты, как и все прочие, могут быть ревностны в отношении справедливости в небогословских, особенно в политических вопросах — например, о долгах стран Третьего мiра или о несправедливости в отношении расовых меньшинств или женщин. Более того, они не боятся обвинить в несправедливости Самого Бога, как например, англиканский епископ Дурхама (на севере Англии), заявивший, что если Бог допустил Освенцим, то, должно быть, Он — диавол… но когда речь заходит о несправедливостях, допущенных по отношению к христианам из-за того, что они — христиане, например, когда дело касается о гонениях на христиан от коммунистов в бывшем Советском Союзе, — тут они становятся на удивление молчаливы. Что касается несправедливого именования великих исповедников истины “изуверами”, “фанатиками”, “не имеющими любви” — им нет дела до этого. Здесь снова видится сходство с Пилатом, умывшим руки при совершении величайшей из возможных несправедливостей — против Единого Безгрешного, — претендуя при этом на исполнение функций справедливого судьи.

Те, кто равнодушны к истине и справедливости, неизбежно должны иметь сентиментальный взгляд на покаяние и прощение, которые на самом деле являются восстановлением истины и справедливости пред лицом неба и земли. “Если истина попрана, — говорят они между собой, — если справедливость поругана, что из этого? Это не важно. Но если это важно для Вас, для Вашей паствы или для мiровой прессы, тогда давайте простим друг друга. Важно, чтобы нас видели в мире друг с другом”.

Мир — самая важная ценность для экумениста. И если истина и справедливость должны быть принесены в жертву ради мира, то пусть будет так. Так Пилат предал Истину и Справедливость ради мира, “страха ради иудейска”. Таким же образом сегодняшние вожди экуменических религий, страха ради неэкуменических конфессий (главным образом иудейства и ислама), стремятся прежде всего установить мир между собою, чтобы объединенным фронтом продолжать добиваться общего мира с врагами — или, вернее, капитуляцией перед ними, — теми, которых они действительно боятся из-за их контроля над мiрской властью. Но “тамо убояшася страха, идеже не бе страх” (Пс. 13, 6); ибо не следует бояться врагов Божиих, дружба с которыми есть вражда против Бога (Иак. 4, 4), Которого Одного надо бояться как могущего “и душу, и тело погубити в геенне” (Мф. 10, 28).

Где нет осознания греха или присутствует искаженное понимание греха, там просьба о прощении по существу видится как просьба о чем-то другом — быть может, о заключении пакта о ненападении или соглашения о сотрудничестве для достижения общей цели. “Быста же друга Ирод же и Пилат в той день с собою: прежде бо беста вражду имущя между собою” (Лк. 23, 12). Почему? Потому что их взаимное соперничество было менее важно, чем взаимное желание уничтожить Христа. Таким же образом догматические различия между Римским папой и православными экуменистами не важны для них, в отличие от истинных ревнителей благочестия. Что для них важно, так это их взаимное желание достичь мира с теми, в чьих руках они видят реальную власть в мiре сем, в мiре, отвергшем Христа и устремившемся навстречу антихристу…

Продолжим еще немного проводить параллели между Пилатом и Иродом с одной стороны и католичеством и православным экуменизмом с другой.

Были ли Пилат и Ирод одинаково виновны в очах Божиих? Никоим образом. Христос говорил с Пилатом, но отказался говорить с Иродом (Лк. 23, 9). Ирод насмеялся над Христом и одел его в светлую одежду, таким образом насмехаясь над Его утверждением, что Он — Царь (Лк. 23, 14). Но Пилат желал больше знать о притязании Христа на Царство и, выведя Его к иудеям, сказал, не без некоторого искреннего восторга: “Се Царь ваш!” (Ин. 19, 14) — и не без некоторого искреннего страха: “Царя ли вашего распну?” (Ин. 19, 15). Кроме того, поборов один раз свой страх перед иудеями, он отказался снять надписание на кресте: “Иисус Назорей, Царь Иудейский”. Мы не имеем свидетельств того, что Ирод имел какие-то угрызения совести, предавая Христа, Который был из области Иродовой и Которого он мог бы освободить. Пилат же не находил в Нем никакой вины и искал отпустить Его, до конца сохраняя определенное сознание своего преступления, даже когда умывал руки со словами: “Неповинен есмь от крове Праведнаго сего” (Мф. 27, 24).

Католическая церковь уже переживала подобный кризис в XIV—XV вв., когда в течение многих лет было два папы, в одно время даже три. В результате реакции на этот хаос возникло движение, известное как канцилиаризм, которое стремилось вернуться к православному мiровоззрению о том, что высшей властью для Церкви земной является Вселенский Собор, которому подвластен даже папа. Здесь была чудесная возможность для православных поддержать это начало возвращения к Православию и направить его к завершению в лоне Православной Церкви. Но эта возможность была упущена, потому что православные лидеры в то время, как и сейчас, искали союза с католицизмом по политическим соображениям. Так, в 1438—1439 гг., когда наиболее представительный собор западной церкви собрался в швейцарском городе Базеле, чтобы решить проблемы западной церкви на основе соборности, православные предпочли встретиться с папой во Флоренции и заключить с ним ложную унию. Победа папы во Флоренции означала не только падение Константинопольского патриархата, а несколькими годами позже и самого Константинополя, — она означала также крушение надежд канцилиаристов на Западе…

С точки зрения православных экуменистов, это был действительно исчерпывающий ответ. Ибо значение Церкви, с их точки зрения, определяется не ее православной верой, а ее мiрским могуществом, — а мiрское могущество в современном мiре измеряется величиной банковского счета. С их точки зрения, Церковь без счета в банке действительно ничего не значит и может быть стерта с лица земли без всяких угрызений совести. С другой стороны, если у кого-либо имеется счет в банке, как например, у мэра Москвы, то он достоин всяческих почестей и даже православного крещения. И какое дело кому-либо до того, что он остается при этом атеистом? Для сергианской “икономии” это ничтожная проблема. Разве не сказал митрополит Питирим, что подлинный экуменизм есть экуменизм “всех людей доброй воли”, включая даже и атеистов?

В сравнении со злобой и лукавством этого “православного иродианства” “пилатизм” католиков представляется почти невинным. Ибо у них совсем другие побуждения, которые, если не чисты, то уж во всяком случае не столь всецело порочны. Католики не добиваются денег от православных: наоборот, они сами дают их священникам Московской патриархии. Как мы видели, они стремятся к созданию объединенного фронта с православными, чтобы вместе с ними слиться в новой “религии будущего”, о которой так ярко писал о. Серафим Роуз. Но в психологии католической церкви есть и нечто большее. Как церковь, претендующая, хотя и ложно, быть основанной в День Пятидесятницы две тысячи лет назад, она признает греческих и латинских отцов и мучеников первого тысячелетия как часть своего собственного наследия — наследия, которое они разделяют с православными. И в глубине души они хотят знать, не может ли быть тот мощный организм, который сопротивлялся им столь долгое время и который “сохранил предания” гораздо лучше, чем они сами, истинной Кафолической церковью. Жена Пилата была предупреждена во сне не делать ничего “Праведнику тому”. И сам Пилат хотел знать, не был ли Он действительно Царем Иудейским. Во всяком случае, в подсознании католиков относительно Православия возникает вопрос: не может ли оно быть моей настоящей Матерью?

Разумеется, рациональное сознание католиков быстро подавляет эту мысль. И рассуждения, изложенные в предыдущем абзаце, ничуть не отрицают значения и глубины католического отступничества, которое с каждым годом все углубляется. В то же время, “Дух, идеже хощет, дышит”, и мы не можем знать, где Он будет дышать далее (Ин. 3, 8). Кто мог предвидеть во время пика гонений при Диоклетиане в начале IV в., что всего через несколько лет эта антихристианская деспотия — Римская Империя — станет под властью св. Константина и его преемников провозвестником Божественной истины на последующие 1600 лет, вплоть до 1917 г.? И если, как сказал Ф. М. Достоевский, еретический римский папизм — это возрождение в новой форме языческой Римской Империи, то кто может быть уверенным в том, что благодать Божия вновь не преобразит организм, который внезапно, после столетий жестокого деспотизма, потерял веру в себя, начал исследовать свое прошлое и просить, пусть ущербно и поверхностно, прощения своих грехов?

Господь сказал на кресте: “Отче, отпусти им: не ведят бо что творят” (Лк. 23, 34). В той степени, в какой мы пребываем в неведении, в той же степени мы можем надеяться на прощение от Бога. И наоборот, в той степени, в какой мы ведаем, что согрешаем, в той же степени наш грех непростителен.

Даже величайшие грехи могут быть прощены, если грешник был подлинно, невольно неведущим. Так, Апостол Павел говорит: “помилован бых, яко не ведый сотворих в неверствии” (I Тим. 1, 13; ср.: Деян. 3, 17; 17, 30). Ибо наш великий Первосвященник есть воистину Единый “спострадати могий невежствующим и заблуждающим” (Евр. 5, 2).

Однако, существует и такое явление, как добровольное, сознательное неведение. Так, Апостол Павел говорит о тех, кто не верит во Единого Бога, Творца неба и земли, что они “безответны” (Рим. 1, 20), ибо отвергают то, что явно для всех через созерцание творения. Также и св. Петр говорит: “Таится бо им сие хотящим, яко небеса беша исперва, и земля от воды и водою составлена Божиим словом. Темже тогдашний мiр водою потоплен быв погибе. А нынешняя небеса и земля темже Словом сокровена суть, огню блюдома на день суда и погибели нечестивых человек” (II Пет. 3, 5–7). Кроме того, если кто именует себя знающим, на самом деле не будучи таковым, то это также вменяется ему как сознательное неведение. Ибо Христос сказал фарисеям: “Аще бысте слепи были, не бысте имели греха: ныне же глаголете, яко видим: грех убо ваш пребывает” (Ин. 9, 41).

Добровольное неведение очень близко к сознательному противлению истине, которое, по слову Божию, получит большее осуждение. Так те, кто примет антихриста, примут его потому, что “любве истины не прияша, во еже спастися им. И сего ради послет им Бог действо льсти, во еже веровати им лжи: да суд приимут вси не веровавшии истине, но благоволившии в неправде” (II Сол. 2, 10–12).

А если может показаться невероятным, что Бог может послать кому-то действие заблуждения, то давайте вспомним того лживого духа который, Божиим попущением, вошел в уста пророков царя Ахаава, потому что они пророчествовали ему только то, что он хотел слышать (III Цар. 22, 19–24).

Добровольное, сознательное противление истине есть то же, что хула на Духа Святаго, которая, по слову Господа, “не простится человекам” (Мф. 12, 31). Как объясняет митрополит Антоний (Храповицкий), “хула на Духа Святаго или “грех к смерти” есть, по толкованию Седьмого Вселенского Собора (VIII, 75), сознательное, упорное противление истине, “потому что Дух есть истина” (I Ин. 5, 6)”. Дело не в том, что Бог не желает простить все, даже самые ужасные грехи; просто тот, кто препятствует Духу истины, тем самым преграждает себе путь к истине о себе и о Боге, а значит, и к прощению своих грехов. Как говорил блаж. Августин, “первое дарование есть то, которое касается прощения грехов… против этого безмездного дара, против этой благодати Божией глаголет нераскаянное сердце. Таким образом, такое нераскаяние есть хула на Духа Святаго”.

В свете этого учения, величайшие, наименее прощаемые грешники в сегодняшнем экуменическом движении — это православные иерархи. Они знают истину; они знают, что Православная Церковь, и только Православная Церковь, есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, “столп и утверждение истины” и единственный ковчег спасения. И все же они предают эту истину за тридцать сребреников — за поддержку властителей мiра сего. Быть может, когда-нибудь они придут к покаянию в своем грехе; будем надеяться, что тогда они испросят прощения у Христа в Его Единой истинной Церкви, а иначе их раскаяние будет столь же тщетно, как и раскаяние Иуды.

Итак, когда мы ищем причины сегодняшней экуменической катастрофы, не будем винить в ней в первую очередь западных еретиков. Как ни парадоксально, но чем дальше находится человек от истины, тем более простительны его слепые блуждания в области богословия. Те, кто “воссел на Моисеевом седалище”, именующие себя православными и преемниками святых отцов, — это они несут величайшую ответственность. Они строят гробницы пророкам — старцам Святой Руси, и украшают памятники праведников — свв. Новомучеников и исповедников Российских, и говорят, что не были бы сообщниками в пролитии крови их. Но своим предательством истины они сами против себя свидетельствуют, что они — сыновья тех, которые избили мучеников (Мф. 23, 29–31).