Митрополит Антоний (Храповицкий)
О ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ И ВЕЧНЫХ МУЧЕНИЯХ

Мы привыкли представлять себе загробную участь грешников по притче о Богатом и Лазаре. Осужденные в адском пламени будут тщетно оплакивать свои грехи и безуспешно взывать к Богу и святым о помиловании: покаяние от умерших не принимается, исправляться уже поздно! — Почему это так? Почему душа, осудившая свои падения и изменившая настроение, всё-таки отвергается Божественным правосудием, это остается непонятным.

Отсюда весьма естественные попытки создать вымыслы о каком-то новом всеобщем примирении-апокатастасисе. Но это учение осуждено Церковью и оригенисты признаны еретиками. Да и вполне последовательно: все попытки толковать вечность мучений, как весьма большую продолжительность, но не бесконечность, противоречат слову Божию и преданию Церкви. Достаточно указать на слова Божии у Исаии: “Червь их не умрет и огонь их не угаснет” (66, 24). Эти слова уже невозможно перетолковать в пользу большой продолжительности вечных мучений, ибо прямо указано, что конца им не будет. (Ср. Откр. 14, 11; 20, 10).

Впрочем, если бы даже ни св. Библия, ни ясно выраженное учение Церкви не открыли людям учения о вечности мучений, наш разум всё равно не мог бы отклониться от такого печального вывода о загробной участи сознательных противников Божиих или нераскаянных грешников. Действительно, оставалось бы допустить, что Господь насильно сделает их праведными и привлечет к Своей радости: но, ведь, где насилие, там нет уже нравственных ценностей, там исчезает самая разность между добром и злом, а с тем вместе и весь смысл Искупления и Домостроительства.

Нельзя ли предположить, что сознательно и окончательно злых людей не бывает, что зло есть плод недоразумения и несовершенства, как учат пантеисты, эволюционисты и даже некоторые теисты? Но такое представление тоже несовместимо с учением о свободной воле, ни тем менее с учением Св. Писания и Церкви о демонах, перетолковывать которое не может ни один, сколько-нибудь искренний, читатель Евангелия, будь он сам верующим или неверующим в Бога. Наконец, мы имеет прямые слова Христовы о том, что враги Его ненавидели не потому, что не понимали Его, а именно потому, что поняли и возненавидели в Нем самую истину, самое добро. “Если бы вы были слепы, то не имели бы греха: но, как вы говорите, что видите, то грех остается на вас (Ин. 9, 41). Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха: а теперь не имеют извинения в грехе своем. Ненавидящий Меня и Отца Моего ненавидит. Если бы Я не сотворил между ними дел, каких никто другой не делал, то не имели бы греха; а теперь и видели и возненавидели Меня и Отца Моего” (15, 22–24).

Итак, учение о вечности мучений вытекает не только из ясного смысла слова Божия и церковного предания, но его невозможно избежать и при чисто рассудочном решении вопроса.

Однако это совсем не то, что в притче о Богатом и Лазаре, возразить нам читатель: там речь идет не о нераскаянном и ожесточенном злодее, но о душе, горько оплакивающей свои грехи и, мало того, исполненной сострадания к другим грешникам, еще пребывающим на земле; почему для такой души не найдется милости у Господа? — Возражение, по нашему крайнему мнению, вполне основательное и с ним трудно было бы справиться, если бы в этой притче была описана окончательная участь умерших. Но вспомним, что Господь говорил сие иудеям до Своего сошествия во ад: неужели оно не было спасительным для раскаявшегося в своей греховно жизни богача? Конечно да, ибо Апостол свидетельствует, что не одни праведники, но и грешники были спасены Победителем ада, “Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши. Праведный за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом которым Он и находящимся в темнице духам, сошед, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению во дни Ноя” (1 Пет. 3, 18–20 ).

Из этих слов Апостола мы делаем ясный вывод о том, что слова Авраама в притче о великой пропасти, утвердившейся между праведниками и грешниками, которую не могут перейти ни те, ни другие, — имел значение до явления Господа Иисуса Христа, перешедшему эту пропасть в день Своей спасительной смерти и воскресения. Он воззвал оттуда не только праведников, но и многих, бывших “некогда непокорными”, но не ожесточившихся окончательно в своем противлении истине.

Итак, состояние грешных душ, навеки осужденных, будет отнюдь не то, которое испытывал приточный богач, покорно умолявший о вразумлении живущих на земле его братьев. Где же нам найти указаний в Божественном откровении о том, как будут себя чувствовать погибшие души за гробом? — “Тут будет плач и скрежет зубом”, — так определяет Господь в Своих притчах участь отверженных. Слова эти прилагаются нам к изгнанному с брачной вечери злому гостю, желавшему омрачить общую радость непринятием брачной одежды, и к ленивому рабу, не возрастившему данного таланта и злобно объяснявшемуся со своим возвратившимся господином. Этими же словами Господь отгонит от Себя тех, кто будет стучаться к нему совне и говорить: “Отвори нам — мы ели и пили пред Тобою и на улицах наших учил Ты” (Мф. 24, 51–25, 30. Лк. 13, 28). Наконец, выражением этим определяется окончательное состояние грешников (Мф. 8, 12; 13, 42, 50; 24, 51).

Итак, это состояние уподобляется тому, которое будет испытывать приглашенный злой гость и отвергнутый озлобленный раб. “Тьма внешняя”, то есть та темная ночь, которая так ужасна после прекрасного светлого чертога брачного или царского дворца. Здесь ужасны не отвне наносимые страдания, а состояние отринутости от общей радости, которая стала совершенно недоступна только этим несчастным за то, что они сами пренебрегли ею и пытались внести в нее свою злобу, омрачить ее своим беспричинным ожесточением.

Что значит плачь и скрежет зубов? Обозначаются ли этими словами только невыносимо тяжкие страдания или иное что? О приточном богаче не сказано, что он скрежетал зубами, а только мучился в пламени сем. Какой же частнейший смысл этого выражения? Выражаются ли в скрежете зубов именно страдания? Нет, скрежет зубов это признак напряженной злобы и борьбы. Так скрежещут зубами злые псы, бросаясь на врагов и вообще хищные животные. В библии зубовный скрежет определяет напряженную злобу и угрозу, часто бессильную злобу грешников на праведника. “Собирались ругатели против меня; не знаю, за что поносили и не переставали. С лицемерными насмешками скрежетали на меня зубами своими (Пс. 34, 16–17). Нечестивый злоумышляет против праведника и скрежещет на него зубами своими: Господь же посмеивается над ним” (Пс. 36, 12–13); то же значение в Плаче 2, 16.

Но особенно характерно смысл этого явления — скрежета зубов — выразился в неправедной казни первого Христова мученика Стефана. Когда этот блаженный юноша свидетельствовал непорочность своей веры согласно закону и пророкам и с великим помазанием обличил пророкоубийц и христоубийц, имея сам лицо, “как лице ангела”, то враги его что испытывали? “Слушая это, они рвались сердцами своими и скрежетали на него зубами” (Деян. 7, 59).

Не то же ли испытывали и все вообще злодеи, охваченные злобою и сознанием своего бессилия бороться с истиною? Если же бессилие это таково, что они не только не могут посрамить ее, но и нанести ей физического зла: то к скрежету зубовному присоединяется и плачь бессильной злобы. — Это случается с озверевшим человеком, когда он, нападая на ненавистного ему ближнего, бывает схвачен и связан: тогда он злобно плачет и скрежещет зубами; особенно часто это можете видеть на разъяренных женщинах, когда их свяжут и не дадут исполнить своего злобного желания.

Итак, “плач и скрежет зубов” обозначает не просто страдание, но злобу и страдание от бессильной злобы, от невозможности излить ее на ненавистное им Царство Божие. Вот, значит, в чем будут состоять загробные муки. Это отнюдь не мучения совести: при наличии последних следовало бы покаяние, а при покаянии — прощение. Невозможно представить себе всеблагого Господа, Который бы не внимал вековому покаянию грешников и не облегчил бы их участи.

Но возможно ли представить себе такое ожесточение в злобе, которое не образумилось бы при открытии судов Божиих, при посрамлении царства дьявольского? — Зачем спрашивать о возможности того, что уже имело место в действительности? — Наше будущее предстание Лицу Господню надо всегда уподоблять тому, как приняли люди здесь явившегося Господа и жившего среди них: добрые радостно познали Его, борющиеся между добром и злом признали Его с внутреннею борьбою и мучением, как исцеляемые бесноватые, как разбойник на кресте, как Никодим, князь жидовский: а злые, чем больше познавали Его, тем более ненавидели, а когда узрели воскрешение Им Лазаря, тогда “с этого дня положили убить Его” (Ин. 11, 53). Это и выразил Господь в словах Своей прощальной беседы, приведенных нами в начале сей статьи. А апостол Иоанн всё свое Евангелие, свои послания и Апокалипсис построил именно на раскрытии того печального закона борьбы Бога и мира, который заключается в непримиримой вражде последнего против Христа и Его царства, — вражде не ослабевающей, но, напротив, усиливающейся по мере откровения Божиих судеб. “Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце и дано было ему жечь людей огнем. И жег людей сильный зной, и они хулили Имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу”. Вот ток и будут поступать грешники во огне адском и его вечность будет зависеть единственно от их нераскаянности. Но слушайте дальше Апокалипсис. “Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя, и вделалось царство его мрачно, и они кусали зыки свои от страдания, и хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих, и не раскаялись в делах своих” (Откр. 16, 8–12; ср. 9, 20, 21).

Я готов согласиться с правильностью такового истолкования и библейских изречений и настроения осужденных грешников, — скажет читатель: но как можно допустить вечное упорство в таком безумном ожесточении против Бога, вечную нераскаянность Его врагов? — А что такое раскаяние? — спросим мы в свою очередь, и ответим так. Раскаяние есть перелом воли, перелом настроения человеческого, вызванный либо новым познанием себя самого, то есть пробуждением вновь обнаружившегося, а дотоле скрытого содержания его души, его внутренней жизни, — либо уразумением , усвоением своей душе нового содержания от воздействия других людей, книг, внешнего мира, наконец Самого Господа, как это было с Закхеем, когда он слушал Его святые словеса и уразумел Его сострадательное снисхождение к себе. — Но все эти условия имеют место только в продолжении познания себя и судеб Божиих, а когда всё это закончится, когда “времени уже не будет” (Откр. 10, 6), когда судьбы Божии завершатся, и познавать будет уже нечего ни в себе самом, ни вне себя, — когда вся благость и премудрость Божия обнаружится перед всеми во всём своем величии, а ненависть врагов Божиих похулит и проклянет ее и отвернется от нее совсем, не приняв вразумления ни в своей земной жизни, ни в долгий промежуток между своей кончиной и Страшным Судом, когда возносились молитвы верующих и святых за души умерших: то уже никакого нового побуждения не останется для внутреннего изменения ожесточенных душ; останется лишь внутренняя необходимость и для праведных и для грешников утверждаться в своем настроении — блаженной любви и благодарении, или напротив, в бессильной злобе и тяжком чрез то мучении.

Однако, почему же эти мучения будут столь тяжки, если они будут заключаться всецело, или, хотя бы преимущественно, в мучениях бессильной злобы? — На такой вопрос мы ответим напоминанием библейских выражений о плаче и скрежете зубов. Мучения бессильной злобы очень тяжкие муки. Но здесь на земле они ослабляются временностью и многоразличием переживаемых впечатлений и состояний; также и тем, что злобствующий человек надеется удовлетворить себя, если не в одном злодеянии, то в другом, или же наконец в забвении через вино, через развлечения земные, через другие, доступные ему наслаждения и утешения, — а там ничего этого уже не будет. Все разнообразие нашей сложной, суетной жизни исчезнет. “Земля и яже на ней дела сгорят” (2 Пет. 3, 10). Останется только нравственное самоопределение себя у всех сознательных существ в отношении к Богу и Царству Божию: или любовь к ним, или ненависть, ненависть бессильная, себя самое обличающая и потому бесконечно мучительная. Брачный чертог Агнца будет сиять перед изверженным, точнее — извергшим себя самого грешником; он связан и нарушить торжества не может, перед ним свет, а он во тьме; перед ним сияет Божественная любовь , с готовностью ко всепрощению, но ему эта любовь ненавистна, прощение нежелательно. Так и сказано в Апокалипсисе: “Будет мучим в огне и в сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем” (4, 10). — Слова Господни на Страшном Суде “идите от Мене проклятии” и другие подобные и слова катехизиса о том, что ад есть место удаления от Бога, надо понимать в смысле нравственной, а не местной отчужденности, как и слова Христовы неразумно говорившему ученику: “Отойди от Меня, сатана, ты Мне соблазн” (Мф. 16, 23).

А что такое огонь, жгущий грешников? — Прежде всего — тот же огонь, который будет просвещать праведников с того дня, “в онь же огнем испытаются дела, благая же и злая”, как мы читаем в каноне Ангелу-Хранителю, — как и халдейская пещь “действа разделяше, халдеи убо опаляющи, верные же орошающи”. Огонь жжет дерево, сено и солому, но просветляет золото и серебро. “Грешники будут ввергнуты в пещь огненную; там будет плачь и скрежет зубов; тогда праведники воссияют как солнце в царстве Отца их” (Мф. 13, 42, 43). Подобно сему и Апостол Павел поясняет, что один и тот же огонь — Божие прикосновение — различно воздействует на разные души. “Каждого дело обнаружится, ибо день покажет потому что в огне открывается и огонь испытает дело каждого, какого оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду, а у кого бело сгорит, тот потерпит урон” (1 Кор. 3, 13–15).

В этом смысле Господь называется огнем поядающим и в Ветхом и в Новом Завете. Исаия называет его вечным огнем, вечным пламенем, пожигающим грешников. “Устрашились грешники на Сионе, трепет овладел нечестивыми. Кто из нас может жить при огне пожирающем? Кто из нас может жить при вечном пламени? Тот, кто ходит в правде и говорит истину; кто презирает корысть от притеснения” и пр. (33, 14, 15).

Не желаете ли вы сказать, что со стороны внешней участь праведных и грешных будет одна и та же: созерцание Бога и невозможность от Него укрыться, но для одних это будет источником наслаждений, а для других источником мучений, происходящих единственно от их ненависти и бессильной злобы? — что вечный огонь есть только Божественное присутствие столь тягостное для Его врагов? Я не сказал: только, а сказал: прежде всего. Сказать: “только” возможно будет лишь в том случае, если кто согласит это с церковным преданием о вещественном огне, которое для нас столь же свято, как слова святой Библии, и если это только возможно будет согласить с той несомненной истиной воскресения плоти, которой так дорожили древнейшие христиане и которая совершенно ясно открыта нам в Слове Божием. — Впрочем, в пространном курсе догматики не приведено ни одного отеческого изречения об огне вещественном во аде. Но, конечно, телесных мучений там мы отрицать не посмеем, — а только говорить о душе в отношении к будущей жизни легче, чем в отношении к воскресшей плоти, ибо и в этой жизни душа для нас понятнее, чем тело, чем материя, как справедливо говорит один, давно умерший, русский философ. Определить, что такое материя никто еще не сумел, а еще мудренее представить себе, какие именно свойства материи останутся в воскресшей плоти. Зато без всякого труда можно выяснить с точки зрения проведенного нами истолкования загробной жизни учение Церкви о мытарствах, о молитвах за умерших, о приношениях и мытарствах, о молитвах за умерших, о приношениях и милостынях за упокой из душ, но это мы отложим до другого раза.