Митрополит Антоний (Храповицкий)
Размышления о спасительной силе Христовых страстей

Кто не умиляется, кто не возносится горе, слушая евангельские повествования или церковные песнопения о вольных страданиях нашего Господа? Их возрождающая сила заявляет себя на глазах каждого, и конечно ежегодно Страстная седмица просветляет общественную и народную совесть, поддерживает веру, подавляет грех. Но несомненно и то, что эта сила влияет на нашу волю чрез чувство, и редко какой христианин, даже богословски образованный, может дать себе сознательный отчет между Христовою страстью и смертью своих страстей. Эту связь старается восстановить наше богословие, но оно недостаточно оттеняет некоторое немаловажные ее стороны, указанные в божественном откровении. Выяснить последние мы здесь и постараемся. Наше спасение, по учению слова Божия, не есть только воздаяние праведнику за гробом, но и та самая новая благодатная жизнь на земле, когда всякий, отвергшийся себя Христа ради "ныне во время сие, среди гонений получает во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель" (Марк 10, 30). Эти земли и стяжания благодати суть та "правда, и мир, и радость о Духе Святом", которую Господь обещал апостолам, говоря, что радости никто не отнимет у них (Ин. 16, 22), которая заключается во внутреннем удовлетворении открывшеюся нам через Христа любовию, усыновляющей нас Богу (1 Ин. 4, 7). Рай начинается еще здесь для любящих Бога, ибо любовь и есть предвкушение райских наслаждений, как и учили первые подвижники Египта — свв. Антоний и Макарий и затем св. Иоанн Дамаскин, определявший земное царствие Христово, как предмет высшего духовного наслаждения: "придите нового винограда рождения, божественного веселия в нарочитом для воскресения царствия Христова приобщимся".

Но эта благодатная жизнь на земле невозможна без трех условий: во-первых, природной способности к ней человека — ибо животные, лишенные совести, в ней не участвуют, — затем, во вторых, откровения нам спасительных верований в всесвятейшего небесного Отца, любящего нас, как детей, и наконец, в-третьих, победы над тем течением жизни по ветхому человеку, в котором застает нас слово евангелия. Первое условие дано нам в устройстве нашей природы по образу Божию; второе — в откровении Господнем Адаму, Аврааму, Моисею и прочим провозвестникам обоих заветов; для исполнения третьего, для "осуждения и изгнания вон князя мира сего" (Ин. 16, 12) должен был придти и пострадать Господь наш, дабы осудить сей грех в собственном теле (Римл. 8, 3) и убить на кресте вражду нашу с Богом (Еф. 2,16).

Обратимся к самой жизни мира и жизни Христовой, и увидим, каким единственным способом одна может перейти в другую. Господь приходит в сей мир и основывает новую жизнь, новое царство, о пришествии которого мы всегда молимся. Это царство должно состоять не в том только, чтобы мы одинаково думали о Боге, одинаково клали на себе крестное знамение: нет, наша связь идет гораздо глубже и крепче. Господь соединяется со Своим духовным братством узами такой исключительной всеувлекающей любви, какова любовь невесты к жениху, описанная в Песни Песней и в Апокалипсисе; Он требует внутреннего нашего уподобления Его разуму, Его жизни, Его учению, насколько подобен органический состав виноградной ветви составу ее ствола ( Ин. 15); Он желает, чтобы наша жизнь так мало могла отделяться от Его жизни, как жизнь теле не может отделиться от главы ( 1 Кор. 12), ибо отделившись она уничтожается. Для усвоения этого общения жизни со Христом мы даже телом с Ним соединяемся в причастии cв. таин, дабы крепче сознать свое духовное единение с Ним (Ин. 6, 6). Он призывает нас к тому же полному слиянию всех наших намерений и действий, и чувств с Его святейшим существом, в каком единстве находится Его божественная личность с лицом Отца светов (Ин. 27, 21). Понятно, что такое общение с Источником жизни и правды для существ добрых, созданных тем же Богом, должно восприниматься, как высшая радость: но для существ, добровольно отрекшихся от этой жизни в Боге и восхотевших в лице праотца самим по себе быть, как Боги (Быт. 3, 5), и себя самих ставить целью и источником своих намерений и действий, а затем и вовсе умерщвленных прегрешением (литургия Василия Вел.), для этих живых мертвецов — каким чувством воспримется новая жизнь? Они умерли для жизни правды, они живут смертью греха: им дают жить тем, в чем была у них смерть, от них требуют смерти того, в чем заключалась их жизнь. Отсюда обращение ко Христу для ветхого человека есть смерть и затем жизнь, смерть и воскресение. Вот почему соединение со Христом в крещении есть таинство смерти миру и жизни для Христа (Римл. 6, 2-12).

Но чо такое смерть? Уничтожение жизни. Что такое смерть греху? Уничтожение греховной жизни. Как отражается это уничтожение в сознании умирающего? Страданиями; вот то слово, которое нас приблизит к пониманию Голгофской жертвы. Первое страдание в деле благодатного возрождения — это покаяние, с которого должно начать жизнь в царствии Божием, как учили Предтеча, Господь и апостолы (Матф.2, 3; Марк 1, 15; Деян. 2, 38 и 17, 30); второе страдание — это борьба со страстями ветхого человека, который убивается крещением лишь по намерению и по вере, но коего умерщвление продолжается всю жизнь (Римл. 7, 14 — 25); третье страдание — от мира, от врагов и друзей, равно ненавидящих путь Господень (Ин. 15, 18; 16, 5), который для иудеев соблазн, а для эллинов безумие. Вот каковы свойства благодатной во Христе жизни для грешника. Здесь страдания предваряют победу; скорбь, унижение и лишение должен он выносить, чтобы приобретать духовную радость богообщения. Такую-то жизнь основать на земле пришел Господь при Кесаре Августе, предвозвестив "хотящую открыться веру" (Гал. 3, 23) историей и пророчествами. Но как мог Спаситель усвоить нам такую пачеестественную жизнь, в которой человек страданиями добывал бы каждый шаг своего усовершенствования и жертвовал бы постоянно земными преимуществами и даже самой жизнью ради какой-то ожидаемой и лишь отчасти достигаемой радости духовной? Господь принес нам Свое учение о такой высшей жизни; оставшийся еще в нас, хотя и потускневший, свет совести одобряет это учение, но чтобы последовать за ним, чтобы решиться ради него умирать плоти, миру и диаволу, — для этого нужны не слова только, но нечто большее. Чтобы преподать людям эту жизнь духа и смерть греху, Господь должен был совершить эту жизнь Сам, пройти ее не тольео для показания нам примера, как сказано в тайносовершительной молитве в литургии св. Василия, но и потому, что только от жизни рождается жизнь, только подобными можно подобное призвать (акафист). Дабы понять необходимоть того, что Христос, уподобившись нам кроме греха, однако перенес на Себе все его мучительные последствия и, быв за нас клятва, умер греху (Римл. 6, 10), — для этого посмотрим, каким образом и поныне пред нашими глазами правдники усвояют добродетельную жизнь грешникам. Бывает ли это путем одних рассуждений? Возможно ли переделать человека словами, даже примерами? Нет, исправитель должен всецело проникнуть во внутренний мир исправляемого, перечувствовать, перемучиться всеми его падениями, спуститься духом в ту тьму, в которой он погибал, и в ней полюбить его, из ней-то показать ему путь обращения. То покаяние, ту скорбь о глубоком своем падении, ту стало быть смерть греху, в которой заключается сущность обращения, — все это должен пережить человек, если хочет брата своего возвести от тьмы к свету. Но то, что мы друг для друга творим лишь отчасти, опираясь на благодать Христову, дающую нам силу любви, то самое Господь совершил всецело для человечества. Еще при жизни в качестве любящего учителя и милостивого целителя Он взял на Себя все наши немощи и понес наши болезни (Матф. 8, 17), Он в душе Своей вместил всю ту скорбь, которую несло человечество за свои грехи и плакал за Иерусалим, видя его ожесточение (Лук. 19, 41). Но вот пришла ночь искупления, Господь начал плакать и тужить и изнемогать (Мф. 26, 37) о всех грехах мира. О том ли Он плакал, что Его ожидала казнь? О, нет, стал ли бы Он скорбеть, когда ученикам Своим велел радоваться и веселиться (Мф. 5, 12) в гонениях? Не о Себе плакал Он, но о сынах наших и дщерях наших (Лк. 23, 28), о роде человеческом, погрязающем в грехах, о роде человеческом, который Онхочет взять от греха к правде. Все те муки совести, всю ту скорбь о содеянной бездне зла, которые принести предлежало человечеству при его обращении к благодати, все это пережил Господь по любви Своей к нам, как бы отождествившийся с нами. Но как всякий обращающийся терпит в обращении не только внутренние укоры совести, но бывает принужден рассчитываться с миром, коего он есть органическая часть, и с плотию своею, порабощенной злу, так и страдания Христовы не ограничились мучениями внутренними в Гефсимании, но выразились и в перенесении ненависти людей и муках тела на Голгофе. Христос — страдалец есть наш Подвигоположник. Он Сам исполнил все то, что необходимо приходится претерпевать каждому обращающемуся к Его жизни. Вот почему Апостол учит нас "участвовать в страданиях Его, сообразуяся смерти Его" (Фил. 3, 10). Итак, если наша вера и вера отцев наших, как объяснено в 9-й гл. к Евреям, состоит в постоянном умирании миру, и в умерщвлении ветхого человека (2 Кор. 4, 16), то понятно, что Начальник и совершитель нашей веры (Евр. 12, 2) должен был начало и раскрытие сей жизни "страданиями совершити" (Евр. 2, 10); понятно, что Его смерть миру и греху, соединенная с любовью к нам, и ради нас припятая добровольно (Ин. 10, 18), сама собою была для нас началом новой благодатной жизни, к которой может привиться всякий, любимый Им, т. е. всякий, кто только желает, так что Умерший становится Отцем нового потомства (Ис. 53, 10) и неплодная утроба — материю многих, паче имущая мужа (Ис. 54, 1). Как в каждом человеке новая благодатная сила начинает действовать именно тогда, когда уничтожается старая, как, например, в народе израильском вопль смерти для греха всегда был возрождением для жизни в Боге (Ис. 3, 7; Суд. 3, 15; Пс. 106, 19; Иона 2, 23): так и Господь с "еликим воплем" оторвавшийся (Евр. 5, 7) за нас от земной жизни, стал родоначальником для всех, умирающих миру, умирающих себе и живущих для правды, для Бога (2 Кор. 2, 4). Подобие этого рождения представлено в книге Ездры, когда явившаяся ему старица, горько убивавшаяся о смерти сына своего (Израиля), вдруг испустила ужасный смертельный вопль и исчезла, но вместо ее начал строиться город, и "место его обозначилось на обширных основаниях" (3 Ездры 10, 27).

Но как сказывается Христова страсть в сознании обращающихся к Его жизни? Прежде всего только она нас может примирить со страданиями и с посрамлением, в коих состоит обращение (Евр. 13, 3). Слишком глубоко засела в голову людей мысль о соединении правды с благом, так что без нее не обошлась даже автономическая философия Канта. Но жизнь показывает, что добродетель, заключающаяся прежде всего в покаянии и отрицании ветхого человека, есть страдание и позор (1 Кор. 4, 9). Чем узаконить себе это страдание, как убедить себя, что позор сей есть слава, если не памятью о том, что действительно самая высшая Правда, самый превечный разум открылся нам именно в спасительной страсти?

Ради чего человек может быть уверенным, что мучительная смерть миру не есть одно обольщение фантазии, если не через открытие того, что новая вечная жизнь воскресения явилась нам из гроба, что смерть добру, в которой коснеет ветхий мир, попрана смертью? Наша жизнь должна быть в Боге, — это мы хорошо разумеем, — но жизнь эта есть скорбь, страдание и смерть; итак, никто иной, как именно Бог, в котором мы будем жить (Рим. 6, 11) должен в Себе заключать эти страдания и смерть. Искупить нас страданиями, воспринять нас в Свою жизнь мог только Бог; усвоить нам плоды Своих страстей, отдать нам Свою жизнь мог только подобный нам человек: вот почему только Богочеловек, Страдалец, Умерший и Воскресший может быть нашим Спасителем. И если в Нем наши покаянные, аскетические и исповеднические скорби получили высшее освящение, то этим самым они для нас наполовину перестали быть скорбями и стали радостью; вот почему Господь называется пострадавшим не только за нас, но и вместо нас. Вот почему Его ужасная смерть сделала смерть Его апостолов радостным праздником. Вот почему мы "благодушествуем в скорбях" (1 Кор. 4, 12) и даже почти не чувствуем их, ибо знаем, что они суть скорби лишь по внешней являемости — и, имея плодом своим "правду, и мир, и радость о Св. Духе, они сами суть для нас радость (Евр.12, 5-13). То, что мир называет смертью, для нас стало жизнью, то, что мир называет позором, для нас стало славой: все это превращение совершил Господь, Он иудеем соблазн, а эллинам посмеяние, самим же званным Божия сила и Божия премудрость (1 Кор. 1, 24).