Митрополит Антоний (Храповицкий)
БИБЛЕЙСКОЕ УЧЕНИЕ ОБ ИПОСТАСНОМ СЛОВЕ БОЖИЕМ

Все христиане знают, что под Словом в первой главе четвертого Евангелия разумеется Сын Божий, Второе Лицо Пресвятой Троицы, но немногие из них могут восстановить связь этого наименования с ветхозаветными прообразами и пророчествами, с коими связаны все вообще эпитеты, уподобления и образы Апостола Иоанна, как в Евангелии, так и в Посланиях его, так и в Откровении. Эта связь остается неизвестною не только для обычных читателей, как немецких, так и русских, обыкновенно заимствующих у них, а между тем только через восстановление помянутой связи возможно уяснить истинный смысл евангельского понятия о Слове, и о таком восстановлении ее мы и постараемся в этой статейке.

Протестантские богословы, а за ними и русские, изучая библию отдельными отрывками, настолько потеряли возможность восстановлять ее внутреннее единство, что гораздо охотнее отыскивают последнее между св. Евангелием и языческою философией, в данном случае — Платоновой. Попытки связать пасхальное зачало Евангелия с учением этого философа о Логосу или Разуме, или даже вывести первое из последнего, создали за границей уже целую, довольно нелепую литературу, которая нашла свое отражение в докторской диссертации кн. Трубецкого: “Учение о Логосе”, где автор, или — точнее — переведенные им с немецкого авторы, стараются установить такую точку зрения, будто учение Платона о Логосу отразилось весьма сильно на иудейской апокрифической литературе, а эта последняя — на Евангелии; зависимость же этой литературы и Иоаннова Пролога от псалмопевцев и Соломона, живших задолго до Платона, г. Трубецкой вовсе не отмечает, или, точнее выражаясь, не знает о ней.

В 1902 году в “Миссионерском Обозрении” появилась критическая статья Старобельского, который между прочим доказывал, что в иудейской литературе, как библейской, так и апокрифической, под словом — Мемра — никогда не разумелось Платоновское понятие, обозначающее Разум, ибо иудейский термин обозначает только слова, глагол и ничего более, разум же или познание определяется словом “яда”; точнее также и евангельский Логос обозначает вопреки многим богословам только слово, глагол, а вовсе не разум. На эту статью появилась заметка в “Трудах Киевской Духовной Академии” за подписью Г., в которой автор поправил Старобельского: “Мемра” встречается в апокрифической литературе, а в древнебиблейской “дабар” [???]. Этим же термином выражается Иоаннов Логос в переводе Нового Завета на древнееврейский язык обозначает слово, а знание, разум обозначается совершенно другим термином. За всем тем осталась непоколебимою та мысль, что 1) иудеям Ветхого Завета было чуждо понятие или термин, совмещающие в себе слово и разум, как греческий термин Логос; 2) Платон под своим метафизическим Логосом разумел Разум, а св. Иоанн говорил о Логосе в таком сочетании выражений, которые связывают его с иными ветхозаветными и апокрифическими изречениями, где говорится о дабар, мемра, то есть вовсе не о Разуме, а о Глаголе, и потому ни о какой связи четвертого Евангелия с Платонизмом не может быть и речи. — Какие же это изречения Ветхого Завета имел в виду св. Иоанн Богослов, когда предложил читателям учение о воплотившемся Сыне Божием, как о Слове? Или поставим вопрос иначе: какие свойства приписываются Слову в этих ветхозаветных изречениях, с которыми связано евангельское предисловие св. Иоанна?

Если по примеру большинства школьных богословов искать в них указаний чисто догматических или метафизических, то речь наша будет мало убедительна, как для рационалистов, так и для верующих иудеев, потому что, — скажут те и другие, — вы понимаете в прямом смысле те образные, олицетворенные выражения, из которых таким способом можно вывести всё, что угодно. Укажите нам ближайший смысл этих образов, тот, который вытекает из контекста речи, который был понятен читателю до исполнения новозаветных событий, и вот этот-то смысл изречения или термина соотнесите с его новозаветным истолкованием: тогда только речь будет для нас убедительна.

Итак, постараемся разуметь ветхозаветное понятие о Слове в пределах подзаконной жизни. Жизнь эта представлялась народу Божию, как продолжение наказания Господня, как изгнанничество из вожделенного рая при неизбежной обязанности в поте лица трудиться над землею, проклятою за грех Адама, терпеть болезни и умирать. Толь один день седмицы должен оставаться неким, хотя бы и слабым, подобием райской жизни, начавшейся с того дня, когда Бог почил от дел творения и созерцал непорочный мир во всей его богозданной красоте. В субботу и люди, знающие Бога, освобождались от труда, молились и радовались на жизнь, данную Богом, прекрасную по Его предначертанию, но столь тяжкую по причине грехопадения и последовавших за ним нужд и болезней.

Впрочем, еще более тяжела была жизнь для народа Божия потому, что в ней не было правды от самих людей. Праведники терпели от грешников, рабствовали им и не имели ни утешения, ни объяснения своим страданиям. Господь многократно обещал в Своих заповедях и откровениях награду праведным и кару грешным, но иное показывала жизнь. О сем недоумевали праведный Иов, Давид псалмопевец, Соломон — Экклезиаст, Иеремия, Ездра и вообще все мыслители и учители Ветхого Завета. Эта мысль о несоответственной земной участи людей их нравственному состоянию есть главная и существеннейшая во всех священных книгах до Христа, и на разрешении этой-то мысли основывались все пророчества о Нем, все прообразы Искупителя-Страдальца, хотя богословская наука мало вникала в эту истину.

Но мы не будем теперь подробно раскрывать ее, а только скажем, что те действия Божественного Промысла, при которых обычная неправда жизни устранялась, праведники или кающиеся возносились, а грешники посрамлялись, назывались именно Словом Божиим. Почему словом? потому, что в таких действиях Своих Господь как бы отвечает вопрошающему Его человечеству: “и возгреме с небесе Господь и Вышний даде глас Свой”. Бог, скрывший лицо Свое и удалившийся со Своею правдою на небо от грешной земли, иногда, хотя и не часто, в чудотворных действиях Своего промысла, когда “вопль угнетенных доходит до неба”, открывает Свою правду на земле так, как сокровенная жизнь человеческого духа открывается в слове. Вот почему эти действия Божественной правды называются в Библии Словом Божиим.

Такое наименование прилагается в Псалмах и в прочих учительных книгах к следующим делам промысла: к спасению Иосифа из темницы, к казням Египетским и изведению народа Божия через Чермное море и пустыню в обетованную землю, к спасению кающихся через медного змея и, наконец, ко всему управлению Божию стихиями мира.

Не всегда отверженный за грехи род человеческий является как бы забытым от Бога; не всегда торжествуют грешники и попираются праведники. Приходит время и среди грешной и несправедливой жизни открывается Слово Божие и водворяет правду. Замечательно, что различные священные книги Ветхого и даже Нового Завета прилагают это явление Слова Божия к одним и тем же событиям Священной Истории.

Так псалмы 104 и 106 говорят о событиях в Египте и об изведении оттуда народа Божия. Иосиф был предтечею народа и прообразом его участи, сперва рабской и страдальческой, а впоследствии славной и благодетельной для всего мира.

“Посла пред ними человека, в раба продан бысть Иосиф; смириша во оковах нозе его, железо пройде душа его; дондеже прииде Слово Его, Слово Господне разжже его” (Пс. 104, 17–19) и доныне говорится о его слове. Не только чистых праведников, но и кающихся спасает Слово Божие, как и Иосифа, чудесным образом, когда уже никакая земная сила не могла помочь им. Когда ропотники в пустыне, уязвляемые страшными змеями, принесли покаяние, “и воззваша ко Господу, внегда скорбети им и от нужд их спасе я; посла Слово Свое и исцели я, и избави я от растлений (гробов) их” (Пс. 106, 19. 20). Здесь Словом Божиим называется чудесное устроение медного змия, который до такой степени слился в уме израильтян с Виновником исцелений, что многие почитали его за бога, пока праведный Езекия не счел нужным его истребить. Посему и премудрый предостерегает читателя от подобного смешения, подтверждая при сем псаломскую мысль о том, что в этом событии открылось Слово Божие. “Обращавшийся исцелялся не тем, на что взирал, но Тобою, Спасителем всех... Не трава и не пластырь врачевали их, но Твое, Господи, всеисцеляющее Слово” (Прем. 16, 7, 12; ср. Втор. 8, 3).

Во всех приведенных изречениях под Словом Божиим разумеется нечто живое, или, если уступим на время иудеям, точно олицетворяемое, то есть не просто глагол Божий, а постоянно и одинаково действующая Божественная промыслительная сила. Только неразумие человеческое не усматривает его в обыкновенном ходе событий природы и жизни, и обнаруживает его лишь в действиях чудесных; на самом же деле эта сила Божия, всё направляющая к победе правды, к наказанию нечестия и к прославлению истин, изложенных в законе Божием, вложена, как в исторические судьбы народов, так и в самую жизнь природы; и там действуют те же законы, которые Господь предписал в Своих заповедях людям, только последние не могут уразуметь сей мудрости. Такая мысль раскрывается в псалме 147-м. Господь невидимо хранит Иерусалим, благословляет угнетенных врагами сынов его и восставляет его дом из развалин. Так Он “посылает Слово Свое на землю, быстро течет Слово Его. Дает снег, как волну, сыплет иней, как пепел. Бросает град Свой кусками; пред морозом Его кто устоит? Пошлет Слово Свое и всё растает; подует ветром (Духом) Своим, и потекут воды. Он возвестил Слово Свое Иакову, уставы Свои и суды Свои Израилю. Не сделал Он того никакому другому народу и судов Его они не знают” (стт. 4–9).

Итак, напрасно малодушные или маловерующие говорят: “где Слово Господне? пусть оно придет!” (Иер. 17, 15) или “я буду счастлив, несмотря на то, что буду ходить по произволу сердца моего” (Втор. 29, 19). Слово Божие, Божественный Промысл не чужд самых, по-видимому, соблазнительных явлений, когда страдает праведник и возвышается нечестивый. Всё это разъясняет книга Иова, псалом 21, 36, 72 и др. Господь иногда нарочно попускает нечестивому, чтобы затем со всею силою посрамить Его и явить Слово Свое. “Нечестивый злоумышляет против праведника и скрежещет на него зубами своими: Господь же посмеивается над ним, ибо видит, что приходит день его” (Пс. 36, 12–13).

Такой день судов Божиих над нечестивцами с особенною силою описан в книге Премудрости, где подобное явление Слова Божия достигает высшей степени олицетворения; здесь олицетворение уже не может быть принято за простую метафору, а усваивает Слову Божию личную жизнь. Речь идет об избиении первенцев египетских за упрямое непослушание Богу их горделивого властителя — Фараона.

“Сошло с небес от царственных престолов на средину погибельной земли всемогущее Слово Твое, как грозный воин. Оно несло острый меч — неизменное Твое повеление, ставши наполнило всё смертью: Оно касалось неба и ходило по земле” (Прем. 18, 15. 16). Далее Слово спасает народ по молитве Аарона (ст. 22). Если мы сравним это изречение с нижеследующим в Апокалипсисе Святого Иоанна, то уже совершенно ясно увидим, что апостол не только по идее, но и по выражениям связывает свое учение о Слове с ветхозаветным. Богослов видит отверстое небо и исходящего оттуда Всадника, “Который праведно судит и воинствует... Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: Слово Божие... Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнев Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: Царь царей и Господь господствующих” (19, 11–16).

Насколько ясно, что сей образ Апокалипсиса, как и все прочие образы Его, взяты из Ветхого Завета даже по своему слововыражению, настолько же несомненно, что начальные пять стихов Евангелия от Иоанна тесно примыкают по своему смыслу с псалмом 147-м. Слово Божие, та сила, то обнаружение Божества, которое открывалось людям в чудесных действиях правды Божией и утешало праведников в их недоумениях, как Иова и Давида-псалмопевца, Оно не было явлением исключительным, только мгновенною светлою молнией на темном небосклоне. Нет, мир всегда управлялся им и им же сотворен. Но это Слово не есть только Божественное действие, Божественная сила: Оно было Бог, но не Бог-Отец, Который действовал Им, Оно было к Богу (не у Бога, а к Богу — слово бывает к кому-либо; здесь особенно ясно, как нарушают смысл Евангелия толкующие Логос, как разум, а не как глагол); в Нем была жизнь и свет человекам; теперь Оно стало плотью и поселилось между нами, полное благодати и истины. Давид учил, что оно открылось в заповедях и законе Моисея (Пс. 147), но тогда Оно явилось только отчасти, а у нас — в полноте Своей благодати и истины. “И от полноты Его мы все приняли и благодать на благодать. Ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа” (ст. 16, 17).

Итак, разрешение загадки (проблемы) ветхозаветных мудрецов открыто было не такое, какого они ждали. Давно ожидавшееся Слово Божие выразилось не в том, что праведники возвысились над нечестивцами, не в том, что иудеи воцарились над язычниками. Нет, Слово Божие открылось, как воплотившийся на земле Бог, Сын Божий. Дано нечто, неизмеримо большее, чем ожидали древние мудрецы и праведники, но с иным воздействием на жизнь иудеев и всего человечества.

Правда не воцарилась внешним образом на земле: мир, сотворенный Словом, не познал Его, и свои не приняли Пришедшего к тем. А иным, кто приняли Его, Он не дал обладания, и царства, и земного счастья, что было некогда так богато возвращено Иову: но отдал им большее и лучшее, дал им власть быть чадами Божиими и принимать в сердца свои истину и благодать на благодать. Это иное, внутреннее, духовное царство, которое не от мира сего, но заключается в исповедании истины, которого послушают все, кто от истины (Ин. 18, 36–38).

Итак, вот какими мыслями увенчивает Божественный закон ветхозаветное учение о Слове Божием: Оно есть живое Божественное Лицо, равное Богу, воплотившееся на земле и отвергнутое землею, но дающее Своим последователям внутреннюю победу при внешних страданиях, через внутреннее благодатное общение с Богом и пренебрежение к земной жизни. Эту мысль о значении Христа в жизни св. Иоанн раскрывает во всём своем Евангелии, и в Послании, и в Апокалипсисе. Кто пожелает с этой точки зрения рассмотреть все прения иудеев против Господа, Его прощальную беседу с учениками, далее слова Первого послания о внутреннем свидетельстве и помазании Духа при ненависти окружающего мира, наконец, слова Господа, явившегося Тайнозрителю среди седьми светильников, о Своей борьбе против мира, а также и дальнейшие видения, раскрывающие ту же мысль: тот поймет, что учение Богослова о Слове не имеет ничего общего ни с метафизическим пантеизмом Платона, ни вообще “с туманною метафизикой”, — как выражались о Четвертом Евангелии тупоголовые тюбингенцы, — но содержит в себе раскрытие и объяснение той нравственной силы явившегося Господа, которая соделала Его последователей победителями мира через страдание от мира и дала им внутреннее счастье еще на земле именно в самом пренебрежении к счастью, чего не могли разрешить мудрецы Ветхого Завета, видевшие страдания праведников и господство грешников. Ученики Слова разрешили эту загадку и говорили: “нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем” (2 Кор. 6, 8–10). Вот в каком смысле от полноты явившегося Слова христиане приняли и благодать на благодать.