Св. Григорий Богослов
Слово на святые светы явлений Господних

Опять Иисус мой, и опять таинство,—не таинство обманчивое и неблагообразное, не таинство языческого заблуждении и пиянства (как называю уважаемые язычниками таинства, и как, думаю, назовет их всякий здравомыслящий); но таинство возвышенное и божественное, сообщающее нам горнюю светлость! Ибо святый день светов, до которого мы достигли, и который сподобились ныне праздновать, имеет началом крещение моего Христа, истинного света, просвещающего всякого человека, грядущего в мир (Ин. 1, 9), производит же мое очищение, и вспомоществует тому свету, который мы, вначале получив от Христа свыше, омрачили и сделали слитным чрез грех.
Итак внемлите Божественному гласу, который для меня, поучающего таковым таинствам (а хорошо, если бы и для вас!), весьма внятно вопиет: Аз есмь свет миру (Ин. 8, 12). И для сего приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша, ознаменованные истинным светом, не постыдятся (Пс. 33, 6).
Время возрождения; возродимся свыше! Время воссоздания; восприимем первого Адама! Не останемся такими, каковы теперь; но соделаемся тем, чем были созданы. Свет во тьме свтетится, то есть в сей жизни—жизни плотской; и хотя гонит Его, но не объемлет тьма (Ин. 1, 5), то есть сопротивная сила, которая с бесстыдством приступает к видимому Адаму, но приражается к Богу, и уступает победу; почему мы, отложив тьму, приближимся к свету, и потом, как чада совершенного Света, соделаемся совершенным светом!
Видите благодать дня, видите силу таинства: не восторглись ли вы от земли? не явно ли вознеслись уже горе, подъемлемые моим словом и тайноводством? И еще более вознесетесь, когда Слово благоуправит словом.—Таково ли подзаконное и прикровенное какое-нибудь очищение, доставляющее пользу временными кроплениями и окропляющее оскверненных пеплом юнчим? Тайноводствуют ли к чему подобному язычники? Для меня всякий обряд их и всякое таинство есть сумасбродство, темное изобретете демонов, и произведете жалкого ума, которому помогло время, и которое закрыла баснь; ибо чему покланяются как истинному, то сами скрывают как баснословное. Если оно истинно; надлежало не баснями называть, но показать, что это не срамно. Если же оно ложно; то надобно не дивиться сему, и не держаться с таким безстыдством самых противных мнений об одном и том же, уподобляясь тем, которые забавляют на площади детей, или мужей, но в полном смысл потерявших ум, а не тем, которые разсуждают с мужами, имеющими ум и покланяющимися Слову; хотя они и презирают эту многоискусственную и грязную убедительность слова.
Здесь (скажу, хотя язычникам не понравится сие) не рождение и сокрытие Дия—Критского властелина; не клики, и военные рукоплескания и пляски Куретов, заглушающие голос плачущего бога, чтобы не услышал отец-чадоненавистник; потому что опасно было плакать, как младенцу, кто проглощен был как камень. Здесь не искажения Фригиян, не свирели и Корибанты, не те неистовства, какик в честь Реи, матери богов, совершаемы были и посвящающими и посвящаемыми (что и прилично матери таких богов). У нас не дева какая-нибудь похищается, не Димитра странствует, вводить к себе каких-нибудь Келеев, Триптолемов и драконов, и то действует, то страждет. Стыжусь выставлять на свет ночные их обряды, и студные дела обращать в таинство. Это знают Елевзис и зрители того, что предается молчанию, и действительно достойно молчания. Здесь не Дионис, не бедро раждает недоношенный плод как прежде голова произвела нечто другое; не бог андрогин, не толпа пьяных, не изнеженное войско, не безумие Фивян, чтущих Диониса, не поклонение перуну Семелы; не блудные таинства Афродиты, которая, как сами говорят, и рождена и чествуется срамно, не какие-нибудь Фаллы и Ифифаллы, гнусные и видом и делами; не умерщвление чужестранцев у Тавров; не обагряющая жертвенник кровь Лакедемонских юношей, секущих себя бичами, и в сем одном не кстати оказывающих мужество, в честь богини и притом деве; потому что они и негу чтили и неустрашимость уважали. Куда же отнесешь приготовление в снедь Пелопса для угощения голодных богов,—странноприимство отвратительное и бесчеловечное? Куда отнесешь страшные и мрачные призраки Гекаты, Трофониевы из-под земли обманы и предсказания, или пустословие Додонского дуба, или обоюдные прорицания Дельфийского треножника, или дар предведения сообщающие воды Кастальского источника? Одного только не предсказали они, а именно, что сами приведены будут в молчание. Здесь не жреческое искусство магов, и угадывание будущего по рассеченным жертвам; не Халдейская астрономия и наука предсказывать судьбу по дню рождения, наука сличающая нашу участь с движением небесных светил, которые не могут знать о себе самих, что они такое, или чем будут. Здесь не оргии Фракиян, от которых, как говорят, ведет начало слово: to threskeuenen, то есть богослужение; не обряды и таинства Орфея, мудрости которого столько дивились Еллины, что и о лире его выдумали баснь, будто бы она все увлекает своими звуками; не справедливые истязания, положенный Мифрою для тех, которые решаются приступить к таковым таинствам; не растерзание Озириса (другое бедствие чтимое Египтянами); не несчастные приключения Изиды; не козлы почтеннейшие Мендезиян; не ясли Аписа—тельца, лакомо откармливаемого по простодушию жителей Мемфиса. Здесь не то, чем в своих чествованиях оскорбляют они Нил, как сами воспевают, плодоносный и доброкласный, измеряющий благоденствие жителей лактями. Не буду говорить о чествовании пресмыкающихся и гадов, о расточительности на срамные дела., так что для каждого гада были какой-нибудь особенный обряд и особое таинство; хотя общим во всех видим одно—злосчастное положение кланяющихся. И если бы им надлежало сделаться совершенными нечестивцами, вовсе отпасть от славы Божией, предавшись идолам, произведениям искусства и делам рук человеческих; то благоразумный не пожелал бы им ничего иного, как иметь такие предметы чествования, и так их чествовать, чтобы, как говорить Апостол, возмездие, еже подобаше прелести ис, восприяти (Римл. 1, 27) в том, что они чтут, не столько чествуя чтимое, сколько безчестя им себя, соделавшись мерзкими по своему заблуждению, а еще мерзостнейшими по ничтожности того, чему кланяются и что чтут, и чтобы стать безчувственнее самых чтимых предметов, столько превосходя их безумием, сколько предметы поклонения превышают их ничтожностию.
Итак, пусть всем этим забавляются дети еллинские и демоны, которые доводят их до безумия, присвояя себе Божию честь, и делят их между собою, внушая им те или друие срамные мнения и понятия. Ибо демоны с того времени, как древом познания, из которого не вовремя и не кстати сделано употребление, удалены мы от древа жизни, стали нападать на нас, как уже на слабейших, похитив у нас владычественный ум и отворив дверь страстям. Они, будучи, или, вернее сказать, по собственной злобе сделавшись естеством завистливым и человеконенавистным, не потерпели, чтобы дольше сподобились горнего чина, когда сами они ниспали свыше на землю, и чтобы произошло такое перемещение в славе и первичных природах. Отсюда гонение на тварь Божию! Отсего поруган образ Божий! И поелику не разсудили мы соблюсти заповедь; то преданы самозаконию прельщения. И поелику заблудились; то обезчестили себя тем самым, чему воздавали почтение. Ибо не то одно ужасно, что сотворенные на дела благие, чтоб славить и хвалить Сотворшаго, и сколько возможно, подражать Богу, стали вместилищем всякого рода страстей, ко вреду питаемых и потребляющих внутреннего человека, но и то, что богов сделали покровителями страстям, чтобы грех признаваем был не только не подлежащим ответственности, но даже божественным, имея для себя прибежищем сильную защиту—самый предметы поклонения.
Поелику же нам даровано, избегнув суеверного заблуждения, придти к истине, служить Богу живому и истинному, и стать превыше твари, оставив за собою все, что под временем и зависит от первого движения: то будем тому поучаться, о том любомудрствовать, что относится к Богу и к Божественному.
Станем же любомудрствовать, начав с того, с чего начать всего лучше. Всего же лучше начать, с чего заповедал нам Соломон. Начало премудрости, говорить он, стяжати. премудрость (Притч. 4, 7). Что сие значить? Он началом премудрости называет страх. Ибо надобно, не с умозрения начав, оканчивать страхом (умозрение необузданно, очень может завести на стремнины), во, научившись начаткам у страха, им очистившись, и, так скажу, утончившись, восходить на высоту. Где страх, там соблюдение заповедей; где соблюдение заповедей, там очищение плоти—сего облака, омрачающего душу и препятствующего ей ясно видеть Божественный луч; но где очищение, там озарение; озарение же есть исполнение желания для стремящихся к предметам высочайшим или к Предмету Высочайшему, или к Тому, Что выше высокого. Посему должно сперва самому себя очистить, и потом уже беседовать с чистым: если не хотим потерпеть одного с Израилем, который не вынес славы лица Моисеева, и потому требовал покрывала; не хотим испытать и сказать с Маноем, удостоенным видения Божия: погибли мы, жена, яко Бога видехом (Суд. 13, 23); не хотим подобно Петру высылать с корабля Иисуса, как недостойные такого посещения (а когда именую Петра, кого разумею?—того, кто ходил по водам); не хотим потерять зрение подобно Павлу, до очищения от гонении вступившему в сообщение с Гонимым, или, лучше сказать, с малым блистанием великого Света; не хотим, прося врачевства, как сотник, из похвальной боязни не принимать в дом Врача. И из нас иный, пока он не очищен, но еще сотник, над многими первенствует во зле, и служить кесарю—миродержителю влекомых долу, пусть скажет: несмь достоин, да под кров мой внидеши (Мф. 8, 8). Когда же увидит Иисуса, и хотя мал ростом духовно, подобно Закхею, взойдет на смоковницу, умертвив уды, яже на земли (Кол. 3, 5), и став выше тела смирения (Фил. 3, 21); тогда да приемлет Слово и да услышит: днесь спасение дому сему (Лук. и9, 2), и получит спасение, и принесет плод совершеннейший, прекрасно расточая и разливая, что худо собрал как мытарь. Ибо то же Слово и страшно, по естеству, для недостойных, и удобоприемлемо, по человеколюбию, для приуготовленных. Таковы те, которые, изгнав из душ нечистого и вещественного духа, пометя и украсив души свои познанием, не оставили их праздными и недеятельными, чтобы их (так как труднейшее и вожделеннейшее) опять не заняли еще с большим запасом семь духов злобы (как семь же считается духов добродетели), но сверх удаления от зла упражняются и в добродетели, всецело, или сколько можно более, вселив в себя Христа, чтобы лукавая сила, заняв какую-нибудь пустоту, опять не наполнила души собою; отчего будут последняя горша первых (Мф. 12, 43—45); потому что и нападет стремительнее, и охранная стража безопаснее, и с большим трудом одолевается. Когда же, всяцем хранением соблюдши душу свою (Притч. 4, 23), положив восхожденья в сердце (Пс. 83, 6), поновив себе поля (Иер. 4, 3), и посеяв в правду, как учат Соломон, Давид и Иеремия, просветим себе свет ведения (Ос. 10, 12); тогда возглаголем Божию премудрость, в тайне сокровенную (1 Кор. 2, 7), и возсияем для других. А до тех пор будем очищаться и предусовершаться Словом, чтобы, как можно более, облагодетельствовать самих себя, соделываясь богоподобными и приемля пришедшее Слово, даже не только преемля, но и содержа в себе, и являя другим.
Поелику же очистили мы словом позорище; то полюбомудрствуем уже несколько о празднике, и составим общий праздник с душами любопразднственными и боголюбивыми. И как главное в праздники—памятовние о Боге, то воспомянем Бога. Ибо и шум празднующих (Пс. 41, 5) там, где веселящихся всех жилище (Пс. 86, 7), по моему мнению, не что иное есть, как Бог песнословимый и славословимый удостоившимися тамошнего жительства. Если же настоящее слово будет заключать в себе нечто из сказанного уже прежде; никто не удивляйся. Ибо стану говорить не только тоже, но и о том же, имея трепетный язык, и ум, и сердце, всякий раз, когда говорю о Боге, и вам желая того же самого похвального и блаженного страха. Когда же произношу слово: Бог; вы озаряйтесь единым и тройственным светом—тройственным в отношении к особенным свойствам, или к Ипостасям (если кому угодно назвать так), или к Лицам (ни мало не будем препираться об именах, пока слова ведут к той же мысли),—единым же в отношении к понятию сущности, и следственно Божества. Бог разделяется, так сказать, неразделимо, и сочетавается разделенно; потому что Божество есть Единое в трех, и едино суть Три, в Которых Божество, или, точнее сказать, которые суть Божество. А что касается до преизбытка и недостатков, то мы без них обойдемся, не обращая ни единства в слитность, ни разделения в отчуждение. Да будут равно далеки от нас и Савеллиево сокращение и Ариево разделение; ибо то и другое в противоположном смысли худо, и одинаково нечестиво. Ибо для чего нужно—или злочестиво сливать Бога, или рассекать на неравных?—Нам един Бог Отец, из Негоже вся, и един Господь Иисус Христос, Имже вся (1 Кор. 8, 7), и един Дух Святый, в Котором все. Словами: из Него, Им и в Нем, не естества разделяем (иначе не переставлялись бы предлоги, или не переменялся бы порядок имен), но отличаем личные свойства единого и неслиянного естества. А сие видно из того, что различаемые опять сводятся воедино, если не без внимания прочтешь у того же Апостола следующие слова: из Того, и Тем, и в Нем всяческая: Тому слава во веки, аминь (Рим. 11, 36). Отец есть Отец и безначален; потому что ни от кого не имеет начала. Сын есть Сын, и не безначален; потому что от Отца, Но если начало будешь разуметь относительно ко времени, то Сын и безначален; потому что Творец времен не под временем. Дух есть истинно Дух Святый, происходящий от Отца, но не как Сын; потому что происходить не рождение, но исходно; если для ясности надобно употребить новое слово. Между тем ни Отец не лишен нерожденности, потому что родил; ни Сын — рождения, потому что от Нерожденного (ибо как Им лишиться?); ни Дух Святый не изменяется или в Отца, или в сына, потому что исходить, и потому что Бог; хотя и не так кажется безбожным. Ибо личное свойство непреложно; иначе как оставалось бы личным, если бы прелагалось и переносилось? Те, которые нерожденность и рожденность признают за естества одноименных богов, может быть и Адама и Сифа, из коих один не от плоти (как творение Божие), а другой от Адама и Евы, станут признавать чуждыми друг другу по естеству. Итак, один Бог в Трех, и Три едино, как сказали мы.
Поелику же таковы Три, или таково Единое, и надлежало, чтобы поклонение Богу не ограничивалось одними горними, но были и долу некоторые поклонники, и все исполнилось славы Божией (потому что все Божие); то для сего созидается человек, почтенный рукотворением и образом Божиим. А так созданного, когда он, завистию диавола, чрез горькое вкушение греха, несчастно удалился от сотворшего его Бога, Богу не свойственно было презреть. Что же совершается? И какое великое о нас таинство ?—Обновляются естества, и Бог делается человеком. И восшедший на небо небесе на востоки (Пс. 67, 34) собственной славы и светлости, прославляется на западе нашей низости и нашего смирения. И Сын Божий благоволить стать и именоваться и сыном человеческим, не изменяя того, чем был (ибо сие неизменяемо), но, приняв то, чем не был (ибо Он человеколюбив), чтобы Невместимому сделаться вместимым, вступя в общение с нами чрез посредствующую плоть, как чрез завесу; потому что рожденному и тленному естеству невозможно сносить чистого Его Божества. Для сего соединяется несоединимое; не только Бог с рождением во времени, ум с плотию, довременное с временем, неочертимое с мерою, но и рождение с девством, безчестие с тем, что выше всякой чести, безстрастное с страданием, безсмертное с тленным. Поелику изобретатель греха мечтал быть непобедимым, уловив нас надеждою обожения, то сам уловляется покровом плоти, чтобы, приразясь как к Адаму, сретить Бога. Так новый Адам спас ветхого, и снято осуждение с плоти, по умерщвлении смерти плотию!
Но Рождеству праздновали, как должно, и я — предначинатель праздника, и вы, и все, как заключающееся в мире, так и премирное. Со звездою текли мы, с волхвами покланялись, с пастырями были озарены, с Ангелами славословили, с Симеоном принимали в объятия, и с Анною, престарелой и целомудренной, исповедалися Господеви. И благодарение Тому, Кто во своя прииде как чуждый, чтоб прославить странника!
А ныне другое Христово деяние, и другое таинство. Не могу удержать в себе удовольствия, и делаюсь вдохновенным. Почти как Иоанн благовествую; и хотя я не Предтеча, однако же из пустыни. Христос просвещается; озаримся с Ним и мы! Христос крещается; сойдем с Ним, чтобы с Ним и взойти! Крещается Иисус; это одно, или и другое надобно принять во внимание? Кто крещающийся? от кого и когда крещается?—Чистый, от Иоанна, и когда начинает творить знамения. Что же познаем из сего, чему научаемся?—Должно предочиститься, смиренномудрствовать, и проповедывать уже по усовершении и духовного и телесного возраста. Первое нужно тем, которые приступают к крещению небрежно и без приготовления, и не обеспечивают искупления навыком в добре. Ибо хотя благодать сия, как благодать, дает отпущение прежних грехов; но тогда тем паче требуется от нас благоговение, чтобы не возвращаться на ту же блевотину (Притч. 26, 11). Второе нужно тем, которые превозносятся против строителей таинств, если преимуществуют пред ними каким-либо достоинством. Третье нужно тем, которые смело полагаются на юность, и думают, что всегда время учительству или председательству. Иисус очищается; а ты пренебрегаешь очищением? Очищается от Иоанна; а ты возстаешь против своего проповедника? Очищается, будучи тридцати лет; а ты, не имея еще бороды, учишь старцев, или думаешь, что можно учить, не заслужив уважения ни по возрасту, ни даже, может быть, по образу жизни? Потом является у тебя Даниил, тот и другой—юные судии, и вей примеры на языке; потому что всякий, поступающий несправедливо, готов оправдываться.—Но что редко, то не закон для Церкви, так как одна ласточка не показывает весны, или одна черта не делает геометром, или одно краткое плавание—мореходцем.
Но Иоанн крестит. Приходить Иисус, освящающий может быть, самого Крестителя, несомненно же всего ветхого Адама, чтоб погрести в воде, а прежде их и для них освящающий Иордан и, как Сам был дух и плоть, совершающий духом и водою. Креститель не приемлет; Иисус настоит. Аз требую Тобою креститися (Мф. 3, 14), говорить светильник Солнцу, глас—Слову, друг—Жениху, тот, кто в рожденных женами выше всех (Мфо. 11, 11), Перворожденному всея твари (Кол. 1, 5), взыгравшийся во чреве—Тому, Кто еще в чреве принял поклонение, Предтеча и имеюпцй быть Предтечею— Тому, Кто явился и имеет явиться. Аз требую Тобою креститися, присовокупи: и за тебя. Ибо Креститель знал, что будет креститься мученичеством, или что у Него будут очищены не одни ноги, как у Петра. И Ты ли грядеши ко мне? И в этом пророчество. Ибо Креститель знал, что как посли Ирода будет неистовствовать Пилат, так за отшедшим Предтечею последует Христос. Что же Иисус? Остави ныне. В этом Божие домостроительство. Ибо Иисус знал, что вскоре Сам будет Крестителем Крестителя. Что же значить лопата (Мате. 3, 12)? Очищение. Что—огонь?—Потребление маловесного и горение духа. Что же счекира?—Посечение души, остающейся неуврачеванною и по обложении гноем. Что меч.—Разсечение словом, посредством которого отделяется худшее от лучшего, отлучается верный от неверного, возбуждается сын против отца, дочь против матери, и невестка против свекрови, новое и недавнее против древнего и прикровенного. Что же значить ремень сапога (Мк. 1, 7), которого не развязываешь ты, Креститель Иисусов, житель пустыни, не вкушающий пищи, новый Илия, лишший Пророка (Мф. 11, 9), потому что видел Предреченного, посредствующий между ветхим и новым?—что значить он?—Может быть учение о пришествии и воплощении, в котором и самое крайнее не удоборазрешимо, не только для людей плотских и еще младенцев во Христе, но и для тех, которые по духу подобны Иоанну. Но восходить Иисус от воды, ибо возносить с Собою весь мир, и видит разводящеяся небеса (Мк. 1, 10)—небеса, которые Адам, для себя и для ппотомков своих, заключил так же, как и рай пламенным оружием. И Дух свидетельствует о Божестве, потому что приходить к равному; и глас с небес, потому что с неба Тот, о Ком свидетельство. И дух яко голубь, потому что чествует тело (и оно по обожении Боге), потому что телесно и вместе издалека видимый голубь обык благовествовать прекращение потопа. Если же по объему и весу судишь о Божестве—ты, мелко рассуждающий о величайшем, и Дух мал для тебя, потому что явился в виде голубя; то тебе прилично поставить ни во что и царство небесное, потому что оно уподобляется зерну горчичному; прилично величию Иисуса предпочесть противника, потому что он называется горою великою (Зах. 4, 7) и левиафаном (Тов. 7, 8), и царем всем живущим в водах (Иов. 41, 25), а Иисус именуется агнцем (1 Петр. 1, 19), бисером (Мф. 13, 46), каплею (Мих. 2, 11), и подобно сему.
Но поелику настоящее торжество ради Крещения, и нам должно злопострадать сколько-нибудь с Тем, Кто для нас вообразился, крестился и распят; то полюбомудрствуем нисколько о различиях крещений, чтобы выйти отсюда очищенными. Крестил Моисей; но в воде; а прежде сего во облаке и в море (1 Кор. 10, 2); и сие имело прообразовательный смысл, как разумеет и Павел. Морем прообразовалась вода, облаком—Дух, манною—хлеб жизни, питием—Божественное питие. Крестил и Иоанн, уже не по-иудейски, потому что не водою только, но и в покаяние (Мф. 3, 11); однако же не совершенно духовно, потому что не присовокупляет: и духом. Крестит и Иисус; но Духом: в сем совершенство. Как же не Бог Тот, чрез Которого (осмелюсь сказать) и ты сделаешься богом? Знаю и четвертое крещение—крещение мученичеством и кровно, которым крестился и Сам Христос, которое гораздо достоуважительнее прочих, поколику не оскверняется новыми нечистотами. Знаю также еще и пятое—слезное, но труднейшее; им крестится измывающий на всяку нощь ложе свое и постелю слезами (Пс. 6, 7), кому возсмердеша и раны греховные (Пс. 37, 6), кто плача и сетуя ходит (Пс. 34, 14), кто подражает обращению Манассиину, смирению помилованных Ниневитян, кто произносить во храме слова мытаревы, и оправдывается паче тщеславного фарисея, кто припадает с Хананеянкой, просит человеколюбия и крошек—пищи самого голодного пса.
Признаюсь, что человек есть существо пременчивое и по природе непостоянное; а потому с готовностью принимаю сие последнее крещение, покланяюсь Даровавшему оное, и сообщаю его другим, и милостию искупаю себе милость. Ибо знаю, что сам обложен немощию (Евр. 5, 2), и какою мерою буду мерить, то и мне возмерится. Но ты, что говоришь? какой даешь закон, о новый фарисей, именем, а не произволением чистый, и внушающий нам Новатовы правила, при той же немощи? Ты не принимаешь покаяния? не даешь места слезам? не плачешь слезно?—Да не будет к тебе таков и Судия! Ужели не трогает тебя человеколюбие Иисуса, Который недуги наша прият, и понесе болезни (Мф. 8, 17), Который не к праведникам пришел, но к грешникам, призвать их на покаяние, Который хочет милости; а не жертвы (Мф. 9, 13), прощает грехи до семьдесят крат седмерицею (Мф. 18, 22)? Как блаженна была бы твоя высокость, если бы она была чистота, а не надменность, дающая законы неисполнимые для человека, и исправление оканчивающая отчаянием! Равно худы—и отпущение грехов не исправляющее, и осуждение не знающее пощады; первое совершенно ослабляет узду, а последнее чрезмерным напряжением душить. Докажи мне свою чистоту, и я одобрю твою жестокость. А теперь опасаюсь, не по тому ли доказываешь неисцельность, что сам покрыть весь ранами. Ужели не примешь и Давида кающегося, в котором покаяние сохранило и дар пророческий?—или великого Петра, который испытал на себе нечто человеческое при спасительном страдании? Но его принял Иисус, и троекратным вопрошением и исповеданием уврачевал троекратное отречение. Ужели не примешь и крестившегося кровию (и до того прострется твое высокоумие!), или Коринфского беззаконника? Но Павел утвердил и любовь (2 Кор. 2, 8), когда увидел исправление, и причину представил, да не многою скорбию пожерт будет таковый (2 Кор. 2, 7) обремененный чрезмерностью наказания.
Ты не позволяешь молодым вдовам выходить замуж, несмотря на поползновенность возраста? Но Павел отважился на сие; а ты верно его учитель, как восходивший до четвертого неба, в иный рай, слышавший глаголы еще более неизреченные, объявший еще больший круг Евангелием! "Но Павел дозволял сие не после крещения": какое на то доказательство? Или докажи, или не осуждай. Если же дело сомнительно; пусть препобедит человеколюбие.
Но говорят, что Новат не принимал тех, которые пали во время гонения. Что ж из сего? Если нераскаявшихся; справедливо. И я не принимаю таких, которые или непреклонны, или не довольно смягчаются, и не вознаграждают за худое дело исправлением. Когда и приму; назначаю им приличное место. А если Новат не принимал истекших слезами; не стану ему подражать. И что мне за закон человеконенавистничество Новата, который не наказывал любостяжания — второго идолослужения, а блуд осуждал так строго, как бесплотный и бестелесный? Что скажете? Убеждаем ли вас сими словами? Станьте на одну сторону с вами — человеками. Возвеличим вместе Господа. Никто из вас, хотя бы и слишком на себя надеялся, да не дерзнет говорить: „не прикоснися мне, яко чист есмь (Ис. 65, 5); и кто чисть столько, как я?" Сообщите и нам такой светлости. Но мы не убедили?—И о вас будем проливать слезы.
Итак сии, если хотят, пусть идут нашим путем и Христовым; если же нет, то своим. Может быть они будут там крещены огнем—этим последним крещением самым трудным и продолжительным, которое поядает вещество как сено, а потребляет легковесность всякого греха. А мы почтим ныне Крещение Христово, и благочестно будем праздновать, не чрево пресыщая, но веселясь духовно. Как же насладимся? Измыйтеся, чисти будете (Ис. 1, 16). Если вы багряны оть греха и не совсем кровавы, то убелитесь, как снег; если же червлены и совершенные мужи кровей, то придите по крайней мири в белизну волны. Во всяком же случай будьте очищены, и очищайтесь. Бог ни чему так не радуется, как исправление и спасению человека; для сего и все слово, и всякое таинство. Да будете якоже свчетила в мире (Фил. 2, 15)—живоносная сила для других людей, и совершенными светами представ великому Свету, да научитесь тайнам тамошнего световодства, чище и яснее озаряемые Троицею, от Которой ныне прияли в малой мере один луч из единого Божества, во Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки веков. Аминь.